Бесшумной поступью
Таёжный тигр шагал,
Себе он пищу на обед искал,
Его ласкали солнышка лучи,
Движенья зверя величавы, хороши.
Обманчив тигра дорогой наряд,
Непосвященный он ласкает взгляд,
Шикарный мех и грустные глаза,
Но вырваться из лап его нельзя.
Он ищет жертву, ту, что послабей,
Чтоб не сбежала из его когтей.
С добычей станет он слегка играть,
От страха жертвы радость получать.
Своим бесценным мехом дарит он тепло,
От предвкушенья смерти сердце замерло.
Он вроде бы играет, но готов убить.
Повадки тигра невозможно изменить.
Вот так и в жизни: гибнет, кто слабей,
Кто не способен избежать чужих когтей.
Старайтесь, люди, лапы тигра избегать,
По жизни на одном дыхании бежать.

По зимней тропинке тихонько иду.
В лесу тишина, я от страха дрожу.
Ужасно увидеть звериный мне след,
А солнце всё ниже уходит за лес.
Морозец тихонько за нос теребит,
Сорока на ветке за мною следит.
Зайчишка корою чуть слышно хрустит,
Серебряный иней с деревьев летит.
Спокойно в лесу, но подумалось мне,
Что чудо я встречу в глухой стороне.
Глаза подняла и увидела я,
Что на тропинке одна голова.
Глазищи огромные жаром горят
И взглядом своим проходить не велят.
Сначала от страха я вся замерла,
Как будто увидела в прерии льва.
Потом поняла – это филин сидит.
Нахохлился весь и от страха дрожит.
Я сделала шаг, и взмахнул он крылом,
Такой красоты не видала потом.
Все перья сияли, как бисера ряд,
Роскошный у филина зимний наряд.

Волны пробуют
мощь волнореза,
разлетаются
брызги фонтаном;
схоронившись
под ветхим навесом,
чайка вдаль смотрит
взглядом туманным.
Ветер злится,
бросается пылью,
но она
отряхнуться не хочет:
тяжелы стали
длинные крылья;
их поднять
нет желанья и мочи.
Ей не послано
помощи свыше.
Как без неба?
Конец бы скорее.
Неожиданно,
вниз опустившись,
голубь хлеб
положил перед нею.

Конь летит легко и лихо – но пред бездной замирает,
Как литое изваянье, застывает на краю.
Он рискнуть собой не смеет, потому что сердцем знает,
Что ему доверил всадник жизнь невечную свою.
Наяву и в снах тревожных я картину эту вижу:
Всадник, впившийся в поводья, конь, привставший на дыбы…
Напрягай воображенье – может, есть на свете ближе
Пара тел и душ слиянных, две зависимых судьбы?
И, наверно, наши души реже в пропасть бы срывались
И ничем не рисковали, очутившись на краю,
Если б так же нас хранили, если б так за нас боялись
Те, кому мы безрассудно доверяем жизнь свою.

Люблю волков, и волчью их свободу,
Я узнаю всегда их гордый взгляд,
Презрев цепную жизнь, как непогоду,
Бегут вперёд, не ведая преград.
Грызут врагов своих без страха смерти,
Берут волчиц, прекрасных, молодых,
Любовь волчицам щедро дарят, черти,
Ах, волки, страстны, до волос седых…
Волк смел, хитёр, порою – благороден,
Не ест собачий корм из тёплых рук,
Неволя тяготит его, свободен,
Он – волк, ему претит металла звук.
Люблю волков, а псов цепных жалею,
Их иногда объедками кормлю;
Смотрю на волка - и не верю зверю,
Но восхищаюсь им и так люблю!

Взгляд жены был черней гуталина.
Ночь была как кровавый лоскут.
Без пролога и без карантина
Обвинительный нАчался суд.
"Ну и где нас носило две ночи?!
Где мы шлялись, шарахались где?!
Лучше б был у меня тамагочи -
Он в кармане б спокойно сидел!
А ты сволочь, распутник, скотина!
Посмотри на себя! Ну и вонь!
Нет чтоб дома сидеть, у камина,
Созерцая мятежный огонь.
Что тебе не хватает, зараза?!
Вкусно ешь, сладко спишь, чист, согрет!
Прощена и разбитая ваза,
И испорченный импортный плед!
А сейчас : грязный след на паркете,
Весь в царапинах ты и грязи!
Не ходи, падла, в зал - там же дети!
От тебя же помойкой разит!
Ладно, все. Нервы не востановишь.
Пошли в ванную комнату, гад!
Ну чего ты орешь?! Что ты воешь?!
Еще раз - и мгновенно кастрат!
Еще раз поведешь себя хамски
И пойдешь, бабник, жить в огород!"
А в руках жены бился сиамский
Загулявший, любимый наш кот!

Город идет поутру из подъездов,
Город торопится к собственным трассам;
Кошка стоит, улыбаясь над бездной,
Мудро, как житель заоблачной Лхассы.
Что ей людское понятье и дело -
Кошка иной покоряется силе.
Гляньте, как бросилось черное тело
Между ревущим КАМаЗом и ЗИЛом!
Выпучит злоба глаза идиота;
Если помеха - немедленно всмятку!
Только мелькнет за мгновение что-то
Ввысь, и кольнется под левой лопаткой.
Что же с того и мораль тут какая?
Нет ее - каждый живет, как он может.
Кто-то сопит в ожидании рая,
Кто-то мгновения с жадностью гложет,
Кто-то и жив так, что смерть интересней;
Бог нас рассудит - и искры, и массы.
.Просто умеют летать в поднебесье
Кошки, живущие у автотрассы.
Константин Присяжнюк

Кошка, живущая у автотрассы
Кошка, живущая у автотрассы,
Десять раз за день перебегая
Путь смертоносно грохочущим массам,
Ни на секунду не помышляет,
Что, может быть, завтра, а может, и раньше
Даст глазомер только чуточку фальши
И на асфальт покореженный снова
Ляжет пятно из шерстинок и крови,
Ляжет дороге цветастой обновой,
Вызвав желанье объехать подальше.
Кошке плевать на несущийся ужас,
Кошка имеет свои девять жизней.
Солнце, кипящее в утренних лужах,
Справит по ныне назначенным тризну.

Печаль свинцово-неподъёмно тяжела,
И капли по стеклу: не слёзы - пули,
И чувства к прежнему давно уже уснули,
И всем до фонаря твои дела.
Бродяче вброд бредёт по лужам кошка,
Она чуть-чуть домашня, чуть дика,
Ей нужно иногда наверняка
Лишь теплоты и нежности немножко.
Но наглухо закрыты двери, окна,
Дымит теплом каминным дымоход,
Как будто уходящий пароход,
От утопающёй. Придётся долго мокнуть
И ощущать, что никому не нужен
Кошачий взгляд, урчание и гибкость,
Повсюду только холодность и липкость
Тех, кто хотел бы пригласить на ужин,
Который плавно в завтрак превратится,
А может быть я сплю, и всё мне снится?.

Чужая боль-дворняга грязная.
"Не трогай,детка,
А вдруг заразная?
Не гладь,
Испачкаешь ладошки.
Зачем?
Иди другой дорожкой. "
А детка подрастает,зная:
Так проще -
Жить не замечая.
К чему тащить чужую ношу?
Делить беду?Придумал тоже.
Сам разбирай.
Не мне же больно!
С меня своих проблем довольно.
И так и дальше.
Жить в покое,
Делить всё на своё и на чужое.
Чужую боль в упор не замечая.
Забыв одно.
Бездушие-не прощают. .